Содержание статьи
Уральская промышленная зона
К 1762 г. границы промышленного Урала, не совпадавшие с административными, в основном сложились. 18 декабря 1708 г. Урал был разделен между Сибирской (той ее частью, которая включала Верхотурье, Пермь, Чердынь, Соль Камскую) и Казанской губернией (вместе с Уфой и почти всей Башкирией).
В 1737 г. западную часть Сибирской губернии присоединили к Казанской в качестве Пермской «провинции» со столицей сначала в Соли Камской, а затем в Перми. Одновременно зауральская Башкирия, также входившая в Сибирскую губернию, стала Исетской провинцией. Что касается собственно Башкирии, которая в 1728 г. перешла в подчинение непосредственно Сенату, то в 1730 г. ее вновь передали Казанской губернии. В 1734-1744 гг. (в финале политической и промышленной колонизации России на Южном Урале) Башкирия управлялась Оренбургской экспедицией, а затем вошла в состав новой Оренбургской губернии.
Сибирскую губернию отделили от региона, расположенного к западу от Урала, и даже от части Зауралья (Исетская провинция). Тем не менее, в ее составе остались восточные отроги Урала; позже здесь была создана Екатеринбургская провинция, выделенная из Тобольской.
Изменение границ региона на юге и севере (например, перевод столицы Пермской провинции из Соли Камской южнее — в Кунгур) было больше связано с политическими, чем экономическими соображениями. Оренбургская губерния, в частности, должна была способствовать окончательному подчинению России местных народов.
Эти реформы способствовали сближению границ промышленной зоны с административными. В целом территория промышленного Урала совпадала с землями Пермской и Екатеринбургской провинций и Оренбургской губернии. Лишь незначительно (Боткинским и Ижевским заводами) она вторгалась в пределы Вятской губернии, а запад Оренбургской губернии (Самара) выходил за ее пределы.
Имевшая вид прямоугольника промышленная зона протянулась на север, запад и юг. Ее восточные границы проходили теперь через челябинский, а западные — через мензелинский меридиан; два притока Камы — Иж и Ик — отделили от Урала Прикамье,- с его несколькими мелкими медеплавильными заводиками, продукция которых потреблялась на месте. На севере и юге границы промышленной зоны проходили по Петропавловскому и Преображенскому заводам, на севере — по Верхней Сосьве, а на юге — через среднее течение Сакмары. Промышленный Урал занимал территорию 425000 кв. км, что составляло пол-Франции, и включал около 100 заводов, особенно плотно сосредоточенных на Среднем Урале. На площади менее 90000 кв. км (250 км с севера на юг и 350 км с востока на запад), ограниченной с севера Койвой (приток Чусовой), с запада — Камой (ее участком к северу от Осы), с юга — р. Ай (приток Уфы), а с востока — средним течением Нейвы, имелось свыше 60 заводов. Эта территория составляет 1/5 часть Франции, или весь ее северо-восток, очерченный Уазой, Сеной — Ионой, Рейном и Верхним Ду.
Нигде в России не было столь мощной промышленной зоны. Заводы, тем не менее, распространялись и за пределы Урала, поэтому выясним, что представлял собой он в 1762 г. Уральские горные заводы (имеется в виду только железоделательные предприятия, ибо в выплавке меди регион являлся монополистом) составляли половину всей российской металлургии, однако на Урале они располагались компактно. В европейской части России к 1763 г. насчитывалось 54 металлургических завода, на Урале их было 63, из них 12 являлись одновременно и медеплавильными и железоделательными. Но производительность уральских заводов была вне конкуренции. Только два здешних завода (Кушвинский и Нижне-Тагильский) в 1766- 1767 гг. выплавили более 300000 пудов чугуна, а по всей стране его производилось не более 200000 пудов в год. Половина заводов Европейской России выдавали ежегодно не более 10000 пудов чугуна, а на Урале не было ни одного завода с производительностью его меньше 15000 пудов. Кроме того, большинство металлургических предприятий России не применяли гидравлическую энергию, а кое-где железо все еще получали прямым способом. Большинство заводов Центральной России по-прежнему были ремесленного типа.
Особо следует остановиться на предназначении продукции уральской промышленности. В то время как большая часть заводов Европейской России работала на местный рынок, уральские пред приятия обеспечивали своей продукцией всю страну. Большая часть ее поступала в виде полуфабриката, листового железа и проволоки. Наконец, уральское железо доминировало в российском экспорте этого продукта. К 1760 г. Россия экспортировала 15000-16000, т, а в 1767 г. — свыше 30000 т железа. Вся Россия производила 54000 т железа, а один Урал — около 30000 т. Следовательно, в то время экспортировалось 2/3 уральского железа.
Именно поэтому уральская металлургия процветала. Кроме того, внутренний российский рынок был защищен от иностранных конкурентов, и если в таможенном тарифе 1731 г. иноземцам были даны некоторые привилегии, то тариф, принятый в 1757 г., восстановил нормы 1724 г. (а в некоторых случаях даже ужесточил их). Однако росту уральской металлургии способствовал не таможенный барьер, а увеличение спроса на железо за рубежом (особенно в Англии) к середине века. В самой же России потребность в нем была невелика. В 1750 г. вывоз железа за пределы страны вновь вырос, чем подстегнул строительство новых заводов; нестабильность темпов их роста в 1750-1760 гг. была связана не столько с временным сокращением экспорта железа, сколько с обострением социальной напряженности на Урале.
Отметим и ряд других благоприятных обстоятельств.
- Во-первых, 20 декабря 1753 г. были отменены все внутренние таможни, что облегчило торговлю металлом и увеличило прибыль от его продажи.
- Во-вторых, несмотря на медленный рост производства, рост внутреннего спроса на металл стабилизировал его стоимость. Свободный рынок тогда еще отсутствовал. Концентрация заводов в руках узкого круга лиц сохраняла стабильную цену на железо и способствовала выгодному для заводчиков ее соотношению на внешнем и на внутреннем рынках.
В России пуд сибирского брускового железа стоил в 1750-1760 гг. примерно 50 коп., а за границей — 40 коп.
Рост экспорта способствовал строительству заводов и массовому производству металла. Продажа готовой продукции внутри страны приносила прибыль. Вот почему даже тогда, когда экспорт железа несколько сократился, заводы продолжали строиться. Другими словами, несмотря на медленный рост потребностей внутреннего рынка в железе, спрос на него за рубежом был велик.
Поэтому парадоксальный на первый взгляд вывод К. А. Скалышеского, что 1731-1760 гг. были «одним из самых неблагоприятных периодов для металлургической промышленности» представляется верным. С экономической точки зрения так называемая «монополия», которой обладали царские вельможи и заводчики, тормозила снижение цен и ограничивала внутренние закупки, а процветанию уральской промышленности в значительной степени способствовал экспорт, лишь косвенно удовлетворявший потребности страны.
Уральские династии заводовладельцев
Сбыт продукции сразу на двух рынках (внутреннем и внешнем) и низкая себестоимость железа привели к быстрому обогащению некоторых династий заводовладельцев.
Раскинувшись на огромной территории, уральские заводы, однако, принадлежали всего нескольким могущественным семействам, апогей расцвета которых пришелся как раз на 1760-е гг.
После кончины в. 1745 г. Акинфия Демидова его огромное состояние было поделено (этот процесс затянулся на 12 лет, до 1757 гт.) на три части.
Так как раздел был произведен на три равные части (в том числе и по 10000 душ приписных крестьян каждому), то по любой из них можно узнать о состоянии отдельного заводчика в середине XVIII в.
Анализ реестра, составленного в 1767 г. управляющим Прокофия Демидова Махотиным, показывает, что только стоимость зданий шести заводов старшего сына Акинфия составляла примерно 174000 руб., причем без стоимости земли, леса и рабочих. Все это в 1767 г. было продано за 800000 руб. купцу Яковлеву.
Примерно таким же было и состояние Акинфия Демидова в 1745 г., так как доля Прокофия в 1757-1767 гг. (то есть с момента завершения раздела до продажи Яковлеву) не увеличилась, и ее можно считать составляющей 1/3 от общего наследства. Капитал Акинфия, вложенный в строения, леса и людей, в 1754 г. составлял примерно 3-4 млн руб. Но он был не просто миллионером, а крупнейшим собственником.
Прокофий Демидов, крайний мот и одновременно великодушный меценат, почти не занимался своими заводами и никогда не появлялся на них после смерти отца. Другие наследники, напротив, построили новые заводы, пользуясь тогдашними благоприятными для металлургической промышленности обстоятельствами.
Уральские заводчики являлись крупными капиталистами не только благодаря большим средствам, вложенным ими в производство, но и благодаря своей, иногда весьма значительной, прибыли.
Эго особенно сильно проявилось в медеплавильной промышленности. Заводчики продавали государству 2/3 своей продукции (она отправлялась в Екатеринбург) по твердым ценам, которые были ниже рыночных. В 1735 г. казна закупила медь по 6 руб. за пуд (по такой цене Демидов годом ранее продал медь за границу). Но вскоре разница между государственными и рыночными ценами резко выросла. Заводчики смогли продавать на рынке лишь 3 пуда готовой продукции из 10, что казалось, поставило их в затруднительную ситуацию.
Себестоимость продукции была очень низкой: в середине XVIII в. — от 1 до 2 руб. 25 коп. за пуд (в среднем — около 1 руб. 70 коп.). Что касается 1/3 готовой меди, отправлявшейся в обе столицы, то ее отпускная цена к 1760 г. достигла 11-12 руб. за пуд. Государство покупало свою часть металла по 5 руб. 50 коп. за пуд. Но в обоих случаях рентабельность составляла 400-500 %
В течение XVIII в. положение владельцев медеплавильных заводов из-за ослабления государственного контроля над ними постоянно улучшалось. Право преимущественной покупки 2/3 продукции почти не соблюдалось; для регулярного обеспечения монетных цехов сырьем в 1750-е гг. оно исполнялось лишь на 1/3. Расширение внутреннего рынка, высокий спрос на котором подстегивал рост цен, превратило медеплавильную металлургию в настоящий Клондайк [346].
Ведущими медеплавильщиками являлись И. Б. Твердышев и И. С. Мясников. Но так как их предприятия включали как медеплавильные, так и железоделательные заводы, они являли, кроме того, превосходный пример промышленного синтеза капиталистического типа. Состояние в 1760-е гг. этих двух медных королей Южного Урала можно оценить по списку заводов Оренбургской губернии за 1780- 1782 гг., составленным И. Новиковым. Разумеется, что все южноуральские заводы затронул кризис 1773-1775 гг., но с 1780 г. многие из них стали возрождаться, поэтому их производственные показатели мало отличаются от цифр 1760-х гг.
Для 1769-1773 гг. имеются различные данные, которые можно сравнивать. Дело в том, что в реестрах убытков, составленных после подавления восстания, иногда даются цифры средней производительности заводов накануне пугачевщины.
Наконец, для 1770 г. имеются сведения Палласа по Катав-Ивановскому и Симскому заводам: первый производил 50000-60000 пудов железа, второй — примерно 80000 пудов (в 1780 г. — соответственно 74000 и 73000 пудов.
Вместе с Белорецким заводом, построенным в самом конце периода (1762 гг.), предприятия Твердышева-Мясникова накануне восшествия на престол Екатерины II производили 20000-30000 пудов (320-480 т) меди, более 500000 пудов (8000 т) чугуна и более 300000 пудов (4800 т) железа.
В 1762 г. Твердышев и Мясников еще только начинали свою деятельность. В 1780-е гг. князю М. М. Щербатову довелось быть посредником в споре Твердышева со своими племянницами (урожденными Мясниковыми) и он «принужден был разсматривать их счетныя по заводам книги». Щербатов выяснил, что себестоимость пуда меди составляла «полтора рубли», и у Твердышева «в 1756 году, при начале их заводов, было на них долгу до пятисот тысяч рублев, а в 1784 году, когда Иван Борисыч Твердышев умер, уже были заводы заведены, восемь тысяч душ куплено, и по дву милионов с половиною чистаго капитала было».
Князь М. М. Щербатов был одним из тех русских экономистов второй половины XVIII в., которые, опасаясь усиления роли купцов в экономике, предлагали ограничить их хозяйственную деятельность. Презирая разбогатевших купчишек, Щербатов несколько преувеличивал их богатство, и, тем не менее, все говорило о том, что заводовладельцы быстро обогащались:
«Я так же помню Турчанинова, — писал М. М. Щербатов, — что он ничего не имел, но лет в тридцать милионщиком стал».
Далее о заводчиках, для которых промышленность стала основным занятием. Шувалов, и без того имевший огромное богатство, таким, конечно, не был. Другое дело — Строгановы, в середине XVIII в. представленные тремя сыновьями Григория Димитриевича (1656-1715) — Николаем (1700-1758), Александром (1698-1754) и Сергеем (1707-1756). К моменту раздела их состояния в 1749 г. металлургии у них почти не было, кроме трех заводов — Таманского, Билимбаевского и Юго-Камского. Вероятно, усиление интереса Строгановых к металлургии было вызвано упадком их солеварен в результате поражения в конкурентной борьбе после 1742 г. Воспользовавшись тем. что вследствие войны потребности в железе в России и Англии возросли, они построили в 1751-1761 гг. 8 новых заводов (из которых правда, один, Хохловский, принадлежал третьей жене Александра).
Таким образом, Строгановы стали одними из первых промышленных магнатов Урала. Я подробнее расскажу о них, поскольку история заводов Строгановых до сих пор, к сожалению, мало привлекала внимание исследователей.
Эго были крупные помещики, пытавшиеся — по крайней мере, теоретически — взять под свой контроль большинство посессионных предприятий Урала. По приблизительным оценкам, на 11 упомянутых выше заводах Строгановых имелось 6 домен, более 40 молотов и свыше 30 медеплавильных печей. Правда, поделенные наследниками на 3 приблизительно равные части, они, взятые по отдельности, не были столь велики, как у наследников Акинфия Демидова. Это еще раз подтверждает достаточно скромную роль помещичьей аристократии в развитии металлургии.
В 1777 г. Билимбаевский завод насчитывал 2 молота и 2 медеплавильных печи, Добрянский — 6, Очерский — 12, Кусье-Александровский — 2, Кыновский — 2 молотов; в 1770 г. эти показатели, вероятно, были примерно такими же, что было учтено мною в числе упомянутых выше 40-50 молотов.
Для того чтобы выяснить механизмы обогащения заводовладельцев, требуется ответить на ряд вопросов. В какой мере государство поддерживало металлургию? Был ли вызван подъем уральской промышленности льготами, предоставленными государством владельцам частных заводов, или явлениями чисто экономического свойства? Говоря другими словами, не являются ли сами заводовладельцы в какой-то степени порождением промышленной политики царизма?
Средства, вкладываемые в промышленность, почти не дошли до металлургии. Никита Демидов, взяв в начале XVIII в. кредит, вернул его через несколько лет, а заводчики типа Твердышевых, сколотившие свое состояние на торговле, не нуждались в деньгах.
Как уже говорилось выше, государство поддерживало заводы, освобождая их от налогов на ранних этапах строительства, и, особенно, сдавая в аренду казенные леса и приписных крестьян. Эго снижало себестоимость готовой продукции, несмотря на крайне плохую организацию производства, большой процент брака и вызванные удаленностью Урала высокие транспортные затраты. Труд приписных вспомогательных работников оплачивался в пределах размера подушной подати по твердым ценам 1724 г. (они были повышены лишь после 1762 г.). Низкие зарплаты также способствовали снижению себестоимости.
Наконец, большинство заводчиков постоянно уклонялись от уплаты налогов, сообщали недостоверные сведения о своем производстве или беглых работниках. Утаивание налогов и их низкий уровень способствовали высоким прибылям заводовладельцев.
И все же благосостояние предпринимателей основывалось на исключительно благоприятных условиях, которые не столько зависели от ситуации на рынке, сколько были обусловлены человеческим фактором. Раздел лесных и людских ресурсов Урала между несколькими заводовладельцами, имевшими поддержку властей, позволил им получать высокую и регулярную прибыль. Поэтому металлургическая промышленность долгое время была ограждена от каких-либо внешних проблем.
Именно в этом, видимо, и заключается проблема зарождения капитализма (или, точнее, промышленного капитала) в металлургии. Тезис о доминировании торгового капитала в XVIII в. и его ведущей роли в промышленности, по мнению российских историков, устарел. Правда, владельцы заводов являлись одновременно и помещиками, и промышленниками (каким бы ни было их социальное происхождение). Их экономическое могущество основывалось прежде всего на предоставленных государством льготах на владение землей и приобретение рабочей силы. Таким образом, они обладали чем-то вроде персональной монополии на природные и людские ресурсы и не имели в этом конкурентов.
Однако на первых порах торговый капитал играл важную роль. Красильниковы, Лугинин, Походяшин, Яковлев были купцами. Особый случай — Демидовы: доходы Никиты Атуфьевича от торговли сначала были небольшими, а его сын Акинфий стоял ближе к дворянству, чем к буржуа. А кем были Строгановы, и можно ли игнорировать прибыль от их солеварен? Доходы Строгановых, несомненно, объясняются их привилегиями как помещиков.
Накопление капитала в металлургии, таким образом, носило двоякий характер. Промышленностью занимались в основном купцы (Строгановы здесь исключение). Но в обоих случаях быстрое обогащение заводчиков объясняется выданными им государством привилегиями, а именно почти монопольным феодальным правом на лес и рабочую силу. Торговый капитал не получил развития в экономически отсталой России. Тем не менее, совсем отрицать его роль нельзя, наоборот, на протяжении всего XVIII в. она возрастала, поскольку после 1745 г. в промышленность пришли купцы, сколотившие свои состояния на перепродаже товаров в Сибирь, аренде таможен и поставках оружия армии.
