Содержание статьи
Приписные крестьяне
На Урале численность заводских рабочих и тех, кто занимался вспомогательными работами, резко различалась. Конечно, отдельно взятый завод производил не так уж много продукции. Его персонал в середине XVIII в. практически не превышал нескольких сот человек. Но для получения 30000-40000 пудов чугуна, железа или меди требовалось много руды, известняка и древесного угля.
В 1720-1740 гг. из руды получали 25-30 %, изредка 50 % чугуна (для меди эта цифра составляла 2-5 %). Так, Каменский завод в 1734 г. выплавил из 165000 пудов руды 65000 пудов чугуна. Геннин применял эту пропорцию ко всем казенным заводам, но она явно завышена. Пример медеплавильного Полевского завода, где из 460000 пудов руды получалось 5000 пудов черной нерафинированной меди, показывает, сколько сырья требовалось для нормальной деятельности предприятия.
Поэтому персонал рудников состоял из двух команд. Ученики и подростки-откатчики, почти что дети, чей труд был очень дешев, переносили в корзинах или ящиках руду из шахты на шахтный двор, а затем грузили ее в телеги и доставляли на завод. По данным Геннина, в екатеринбургских рудниках на 12 мастеровых (бергмейстер, механикус и т.д.) и 20 квалифицированных рабочих (бергауры, катальщики) приходилось 50 учеников и 50 грубенюнов (подростков-откатчиков) (600). На рудниках Пыскорского завода чернорабочих было еще больше: на 20 шихтмейстеров, их помощников и т.д. приходилось 72 ученика и 72 грубенюна, всего около 150 чел. На рудниках Лялинского завода на 30 учеников и 20 грубенюнов приходилось 4-5 работных людей (20 катальщиков можно в крайнем случае отнести к обеим категориям). С ростом числа горных заводов численность малолетних работников на них значительно выросла; в 1770 г. на горе Магнитной (Высокой) (Нижне-Тагильские рудники), согласно Палласу, работали 300-400 детей.
Зимой руду обычно перевозили на телегах, запряженных лошадьми. Хотя расстояние от рудника до завода было не столь большим, состояние дорог, особенно летом, оставляло желать лучшего. Дороги, построенные Демидовым под Невьянском, восхитили Палласа, но они были исключением из правил; тот же Паллас постоянно жаловался на уральские тракты. Грузоподъемность подводы при обычной одноконной запряжке составляла 20-25 пудов (300-400 кг) руды зимой и 15 пудов (250 кг) летом, а скорость передвижения — 3 версты/час. Можно представить, сколько повозок требовалось для перевозки нескольких сотен тысяч пудов руды. Самым крупным горным заводам к 1750-м гг. нужно было 10000-15000 повозок и 1000-3000 извозчиков. Большая часть руды уходила в-отходы, и хотя технология постепенно улучшалась, расширение производства требовало увеличения добычи сырья, а, следовательно, и числа чернорабочих.
О работе на руднике и о способе переработки руды известно немало, гораздо больше, чем об использовании известняка, который применялся в качестве плавня (флюс) и в строительстве. Его уходило много. Уктусский завод перерабатывал около 180000 пудов руды и добывал 14800 пудов известняка. Столько же потреблял его и Сысертский завод, выплавлявший 148000 пудов руды. Для переплавки 140000-180000 пудов руды и для других целей требовалось примерно 15000 пудов известняка.
Еще больше рабочих были заняты по весне заготовкой леса, который использовался и как строительный материал, и как сырье для получения угля. От Геннина мы узнаем, сколько заводам требовалось ежегодно древесины на ремонт, а ведь она была нужна и для нового строительства. Еще больше ее уходило на производство угля. В те времена древесный уголь выжигали не в печах (это было редкостью даже в конце XIX в.), а в скирдах, обычно осенью, чтобы избежать пожаров. Скирды возвышались на несколько метров, а радиус их основания составлял более 50 м; они давали 50-70 коробов древесного угля из березовых стволов, и 90 коробов — из сосновых.
По сравнению с пропорциями Геннина 1735 г., данные Германа для конца XVIII в. свидетельствуют о больших изменениях в использовании топлива. Но в 1750-е гг. это почти не ощущалось, а потребности заводов, еще более многочисленных и более крупных, чем при Геннине, значительно возросли. Для получения 1 пуда железа во времена Геннина в среднем уходило 8 пудов древесного угля, а для 1 пуда чистой меди — 50-100 пудов. Согласно В. Н. Татищеву, в 1737 г. екатеринбургские заводы (без учета домен) для получения железа, уклада и стали (на что уходила 81000 пудов чугуна) потребляли 20500 коробов древесного угля (6420 куб. саженей соснового, или более 9300 куб. саженей березового леса), то есть 65000-93000 кубометров (в зависимости от вида топлива) древесины.
Именно поэтому наряду с мастеровыми и чернорабочими, число которых не превышало 200-300 чел., на руднике, лесозаготовках, углежжении и извозе работали тысячи крестьян; их приходилось отрывать от земледелия, поскольку, по крайней мере, на первых порах, вольнонаемная рабочая сила стоила очень дорого. Далее мы увидим, что дешевизна перевозки руды на завод, которая осуществлялась на Южном Урале в 1760 г. свободными людьми, была обусловлена участием в этом деле башкир.
Кроме того, даже высокие зарплаты практически не решали проблему дефицита рабочих рук. Уральская промышленность возникла в слабозаселенном регионе, а местное население было настроено к ней равнодушно, если не сказать враждебно. Людей можно было привлечь только засчитывая им уплату оброка, ибо они были свободными.
Те, у кого не было собственных крепостных, в первой половине XVIII столетия не играли значительной роли в уральской промышленности: Строгановы построили Билимбаевский завод лишь в 1733 г. Строительство горных заводов, в основном, было инициативой казны и Демидовых. Поэтому строительные и вспомогательные работы на первых казенных предприятиях выполнялись уральским населением как общественные занятия, ибо целые деревни были приписаны к тому или иному промышленному объекту.
Никита Демидов, приобретя в 1702 г. Невьянск, получил и все льготы, полагавшиеся заводам, в том числе и права на приписных крестьян. Казенные и частные заводы, позже названные посессионными, также использовали труд приписных. В первой трети XVIII столетия приписка крестьян к горным заводам не была юридически оформлена, но после 1734 г. ее узаконили. Отныне все уральское население было обязано работать на заводах. Было определено соотношение между величиной завода и числом работников, которое должны были предоставить деревни. Известно, что по указу 1734 г. хозяин железоделательного завода мог иметь при одной домне 100-1150, а при одном молоте — 30 крестьянских дворов; для выплавки 1000 пудов чистой меди полагалось 50 крестьянских дворов (то есть 200 душ мужского пола).
Даже допуская, что в этом крае женщин было гораздо меньше, чем мужчин, на 200 душ мужского пола должно было приходиться примерно 100 женщин. Итого было 300 душ обоего пола, приблизительно по 6 чел. на двор.
Если применить эту пропорцию к железоделательным заводам, то получится, что для обслуживания 1 домны требовалось 600-900, а 1 молота в молотовой — около 200 чел. Так, средний железоделательный завод (1 домна и 4 молота) должен был иметь, согласно указу 1734 г., около 2000 крестьян; завод, производивший 2000 пудов чистой меди, задействовал около 1000 чел.
Но нужно учесть, что указ 1734 г., предоставляя заводчикам соответствующие льготы, гарантировал им лишь минимум рабочей силы. Из текста указа нельзя узнать, как соотносились количество готовой продукции завода и численность его вспомогательных работников. На деле заводу требовалось гораздо большее число крестьян, чем разрешалось иметь по указу 1734 г. Поэтому во второй половине XVIII в. к вспомогательным работам стали привлекаться не только приписные крестьяне, но и вечноотданные и вольнонаемные работники. Однако и тех и других в 1755 г. было мало.
С другой стороны, соотношение числа приписных и свободных рабочих было на частных и казенных заводах различным. Государственные предприятия, за спиной которых стояло правительство, широко применяли труд приписных крестьян. Поэтому разница в численности приписных крестьян на казенных и частных заводах постепенно возрастала: если на первых, постепенно приходивших в упадок, приписных было много, то на вторых, гораздо более производительных, их численность росла медленно.
Эти данные учитывают всю Россию (без Сибири и Сестрорецких заводов), но большинство приписных крестьян или жили на Урале, или были связаны с уральскими заводами. Точность этих цифр можно проверить путем привлечения дополнительных статистических данных за 1782 г., основанных на сведениях 1762 г. Из 104185 крестьян, приписанных к казенным заводам (эта цифра очень близка к 99330 душ, учтенных по третьей ревизии), только в Пермской губернии их имелось 59129, а на двух заводах — Воткинском и Ижевском (на юго-востоке Вятской губернии) — 18006, то есть всего более 77000 чел. (3/4 от общего числа).
Сюда еще нужно добавить крестьян, приписанных к Оренбургской губернии и Тобольской провинции (где находились самые старые уральские заводы).
В целом четвертая ревизия показала наличие 209917 приписных крестьян. В Пермской губернии их имелось 99917, на Воткинском и Ижевском заводах — 23215, то есть в общей сложности более 123000 чел. (это без Оренбургской губернии и Тобольской провинции).
Рассмотрим ситуацию в Пермской провинции, Тобольской (в ее за-падной, наиболее плотно заселенной части), и Оренбургской губерниях, в которые входила промышленная зона Урала. По третьей ревизии (1762 г.) и в Пермской провинции, и в Оренбургской губернии насчитывалось примерно по 130000 душ. В Оренбургской губернии во время второй ревизии (1742 г.) проживало лишь 82000 плативших подать русских. В 1755 г. русских насчитывалось в Башкирии 110000-200000 чел., а остальное ее население (185000-340000 чел.) составляли башкиры, мордва, татары, чуваши и марийцы.
Согласно Герману, в 1788 г. в Пермской и Уфимской губерниях проживало соответственно 900000 и 600000 жителей (соотношение 3:2). Несмотря на колонизацию Южного Урала, эта пропорция после 1742 г. почти не изменилась. Вот почему численность населения Пермской провинции по ревизии 1762 г. — 130000 чел. — скорее всего является заниженной. Численность русских в промышленной зоне Урала составляла в середине XVIII в. примерно 500000- 600000 чел.
Численность русского горнозаводского населения на Урале трудно определить потому, что припиской были охвачены не только соседние с заводами деревни, но и поселения, находившиеся от них на расстоянии 300, 400 и даже 500 верст, то есть уже за пределами промышленного Урала. Допуская численность населения края к середине XVIII в. в 500000-600000 чел. и полагая, что приписных тогда было порядка 150000, можно увидеть, насколько заводы подчинили себе уральского крестьянина.
Организация заводской работы приписных крестьян
Конечно, не все 150000 приписных крестьян работали на заводах, поэтому выясним, как была организована заводская работа и сколько она занимала времени.
Вплоть до начала XX в. заводские работы были на Урале сезонными. Зимой грузы перевозили по суше. Крестьяне использовали для этого своих маленьких выносливых лошадок, которые летом паслись без пастухов; в XVIII в. крестьянин, привлеченный к извозу, приходил на завод вместе со своей лошадью. Реки, на которых стояли горные заводы, были судоходны лишь весной: полгода их покрывал лед, а летом они мелели от засухи. Тем не менее по ним вывозились брусковое железо и готовая продукция; отправку перегруженных коломенок (барж) ежегодно приурочивали к паводку. Плотины увеличили срок навигации, но это произошло лишь во второй половине XVIII в. Во времена Геннина речные караваны отправлялись 1 апреля с Чусовой, ориентация которой с юго-запада на северо-восток сделала ее транспортным узлом всех горных заводов Среднего Урала. Поэтому весной требовалось достаточно много вспомогательных работников для загрузки барж и заготовки леса. Камень и руда добывались в основном летом и осенью; для этого также нужно было много рабочих рук. Этот график имел на различных заводах и в разных климатических зонах небольшие локальные различия.
Таким образом, вспомогательные занятия отнимали у приписных большую часть года и приводили к многочисленным жалобам. В 1708 г. крестьяне Алапаевского завода писали:
«Угольные дрова рубим и в кучи сваживаем и кладем, и уголь жжем и из куч к домне возим, и руду копаем и жжем, и к домне на завод возим, и всякие деревянные припасы на завод припасаем, из лесу на завод возим… и с заводу на Тагиль и во все Верхотурского уезду слободы подводы гоняем, и с заводу железо и всякие военные припасы на Чюсовскую реку на пристань возим, и на Чюсовой реке дощаники под то железо и под припасы делаем, и железо к великому государю к Москве на них, дощаниках, проводим без жалованья. А в посылке бывает у нас по 20 человек, наймуючи дорогою ценою. Да мы же работаем на Невьянских железных заводах Акинфея Никитча, угольные дрова рубим с 500 человек по 5 сажен на человека и железо и всякие военные припасы от него, Акинфея, с заводу на Чюсовую реку на пристань возим по вся годы, наймуючи дорогою ценою… И держит он, Акинфей, у себя на заводе, для перевозки и сечки угольных дров недели по 4 и больше; и, принимая к себе от него, Акинфея, всякую бедность, и голод терпим, потому что дровяная сечка бывает у него нам не вовремя, зимнею порою по снегу».
Из этого документа видно, что сроки работ целиком определялись заводчиком. Первоначально приписные крестьяне должны были отрабатывать на заводе свою подать, которую теперь государство переложило с них на заводовладельца или приказчика: такого рода отработка занимала не более 3-4 недель. Но вскоре крестьян стали заставлять работать сверхурочно, исходя из потребностей завода. Уже в 1702 г., когда Невьянский завод только-только перешел к Никите Демидову, государство разрешило ему оставлять у себя крестьян сверх нормы, выплачивая им зарплату. То, что ранее являлось привилегией для одного лица, указами от 29 мая 1724 г. и от 8 апреля 1740 г. было распространено на всех.
После волнений 1754-1764 гг. и вследствие действий Вяземского большинство горных заводов не привлекали приписных крестьян к промышленным занятиям на период сельскохозяйственных работ (май- июль).
Именным указом 29 мая 1724 г. Геннину предписывалось
«…к заводам для работ приписать слободы без которых обойтись не можно, и с тех слобод подушных как осьми-гривенных, так и четырех-гривенных денег с них не брать; а те подушныя деньги на тех заводах заработывать, за которую работу зачитать им по указу, состоявшемуся генваря 13 дня 1724 году., а как тех приписных слобод жители подушныя деньги платить по вышеписанному ж указу, а без платежа денег, в работу их не употреблять».
Судя по тексту документа, заводчики часто принуждали приписных крестьян работать бесплатно. Заставляя заводовладельцев платить крестьянам зарплату, этот указ узаконивал практику удержания крестьян на предприятии до завершения заводских работ.
Государству было выгодно обеспечить регулярную выплату подати, но это были экономические соображения, в результате чего приписные крестьяне стали работать для нужд завода. Поэтому в обязанности приписных крестьян постепенно были вменены рубка леса, углежжение, извоз, добыча руды и множество других занятий. Геннин в этом вопросе был непреклонен: он считал, что приписных крестьян можно использовать «по потребности работ», и они не могут жаловаться. Таким образом, завод применял труд приписных крестьян везде, и эта постепенно порабощавшая людей их связь с предприятием становилась все прочнее, поскольку со временем им пришлось отрабатывать подать не только за себя, но и за всех приписных своей деревни, в том числе убогих, беглых и взятых по рекрутскому набору в армию. Теперь они большую часть года проводили на заводе.
Тем не менее и во время заводских работ крестьяне занимались сельским хозяйством. Геннин определил, что приписные крестьяне Екатеринбургского завода в марте-апреле должны рубить лес и готовить его к углежжению. Если эту работу вовремя завершить не удается, ее возобновляют в июне и ведут до середины июля. Углежжение начинают в конце сентября, а перевозят уголь зимой. Поскольку в июле-сентябре в разгаре были жатва и сенокос, которые прерывались добычей руды и камня, уголь возили в декабре- марте.
Так как все приписные крестьяне были заняты в промышленности, у них почти не оставалось времени на свое хозяйство. Расстояние от деревень до заводов было немалым: 4774 крестьянина, приписанных к Екатеринбургу в 1734 г., проживали в пяти слободах, расположенных соответственно в 128, 150, 160, 170 и 200 верстах от него. В течение XVIII в. эта ситуация, в частности на Южном Урале, где рост численности населения отставал от темпов индустриализации, лишь ухудшилась. Когда были построены Верхне- и Нижне-Авзяно- Петровский заводы (1755 и 1756 г.), к ним пришлось приписать крестьян, живших в 400, 500 и даже 650 верстах отсюда. Естественно, что у крестьян, добиравшихся до горных заводов пешком, это занимало много времени.
Вот почему они постоянно пытались сбежать с завода. Такой массовый уход имел место в 1726-1727 гг., после 1730 г. это стало делать труднее. С другой стороны, крестьяне пытались облегчить себе жизнь путем улучшения организации работы и практикой подмены себя другими.
С согласия администрации завода крестьяне создавали сменные команды. В течение века регламент команды в целом и каждого ее члена в отдельности уточнялся, пока не был закреплен в заводских уставах. После восстаний 1755-1762 гг., в которых активную роль играли Авзяно-Петровские заводы, князь Вяземский прикрепил к горным заводам всех приписных крестьян. По результатам деятельности Вяземского можно получить представление об обязанностях приписных крестьян в середине XVIII в. Так, крестьяне, прикрепленные к Авзяно-Петровскому заводу, должны были заготовить 8000 куб. саженей леса (около 88000 кубометров) для получения угля, собрать и разобрать 602 поленницы по 20 куб. саженей каждая, измельчить древесный уголь, наконец, добыть и перевезти на завод на своих лошадях 3330 короба (около 2 т) железной руды.
Для всего этого требовалось три команды крестьян, по 500 чел. в каждой. Первая команда уходила в лес в марте и должна была заготовить по 17-18 куб. саженей древесины на человека, вторая начинала жечь уголь в августе, но ей не всегда удавалось успеть к началу зимы. Поэтому она возвращалась домой в мае следующего года; кроме того, крестьяне должны были возить воду для углежжения, что вынуждало их брать с собой лошадей (однако это было редко). Что касается третьей команды, занимавшейся наиболее тяжелым делом — добычей и перевозкой руды, то она приступала к работе в сентябре. Таким образом, если расстояние между деревнями и предприятием было не очень большим, приписным крестьянам худо-бедно удавалось сочетать палевые работы с заводскими занятиями.
Второй формой протеста крестьян была практика подмены себя на работе другими людьми за определенную плату. Очевидно, приписным это было выгодно. Подмена себя другим человеком была вызвана малочисленностью здешнего населения, из-за чего приходилось приписывать крестьян издалека. Вот почему эта практика получила распространение в середине XVIII в. лишь на Южном Урале, где башкирское население, не затронутое припиской, соглашалось заменять собой крестьян.
Но за эту услугу крестьянам приходилось дорого платить. Чтобы выяснить, была ли выгодна для них замена, рассмотрим положение приписных крестьян в 1750-е гг.
До 1724 г.-законодательство не определяло форму оплаты труда приписных крестьян. Все строилось на взаимной договоренности между крестьянами и горнозаводчиками; за принудительный труд платили зарплату, которая, конечно, взаимно не обговаривалась, но была относительно высокой по причине дефицита рабочей силы. Об этих зарплатах имеются крайне отрывочные сведения. На Урале приписные крестьяне в начале XVIII в. получали в среднем 12 коп. в день, если имели лошадь, и 6 коп., если лошади у них не было. Лишь в финале царствования Петра Великого была введена единая по всей стране зарплата для приписных крестьян, сохранявшаяся до 1769 г., хотя и значительно меньшая, чем раньше. Указ от 13 января 1724 г. унифицировал ее размеры: отныне летом приписному крестьянину, имевшему лошадь, полагалось платить по 10 коп. в день, крестьянину без лошади — 5 коп.; зимой — соответственно 6 и 4 коп.. Летнее время было определено с 1 апреля по 1 октября, когда перевозки были затруднены, и наступали полевые работы; поэтому летняя зарплата была выше зимней. Во времена Геннина зарплата не выдавалась крестьянам на руки, а засчитывалась им в счет подати, которая тогда составляла 1 руб. 20 коп. Чтобы выплатить ее, имевший лошадь крестьянин должен был отработать летом 12, а зимой 20 рабочих дней, а безлошадный — 24 (30) дня.
Но к середине века в этом вопросе произошли значительные изменения. С одной стороны, приписные крестьяне лично платили свою подать, и, следовательно, получали зарплату полностью, а с другой — поденная оплата труда применялась теперь лишь к тем, кто по роду деятельности не мог составить команды. Уже при Геннине повсюду была установлена сдельная зарплата, которая распространилась даже на перевозчиков руды и угля. Причиной этого нововведения стала низкая трудовая отдача крестьян, ранее оплачиваемых поденно. Кроме того, сдельная зарплата устанавливала круговую поруку за выполнение работ. Введение системы рабочих команд позволило сократить затраты времени, следовательно, крестьянин теперь мог больше внимания уделять своему домашнему хозяйству. Однако дальнейшее развитие горных заводов ухудшило его положение. Строительство домны или молотовой увеличивало масштаб приписки и удлиняло сроки заводских работ.
Теперь возникает вопрос: были ли крестьяне приписаны к заводу пожизненно или временно? Об этом нет сведений, по крайней мере, до волнений 1750-х гг.. Иногда в документах говорится о временной приписке, но без каких-либо уточнений. Тогдашнее законодательство, таким образом, полностью развязывало руки государству и заводовладельцам. Приписка фактически навечно прикрепляла крестьянина к заводу, но даже если ее срок был ограничен (он иногда мог составлять 10 лет), она вновь продлевалась, вызывая тем самым резкие протесты, правда, безуспешные.
Таким образом, с введением сдельной оплаты труда приписной крестьянин, проводивший теперь на заводе почти все свое время, постепенно становился полупролетарием. Каково же было его положение? Если определить размер дохода крестьян от использования своего участка земли затруднительно, то о зарплате заводского рабочего мы, благодаря Геннину и Татищеву, знаем немало. «За рубку угольных дров» платили «по 25 копеек за сажен» (около 10 кубометров), «за клажу дров в кучи, дернение и осыпку куч, зжение и разломку угля» — по 3 руб. 52 коп. «с кучи», «за воску угля и головень с куреней на завод по числу верст, как ныне в разстоянии курени от заводов в 8 верстах, по 3 копейки с короба, а когда будут отдалятца, тогда и цены за воску будет прибавлятца по числу верст». Горный устав Татищева уточнял, что крестьянин получает за перевозку на каждую версту 25 пудов по полкопейки (1 деньгу) зимой, 1 коп. за 20 пудов летом и 1 коп. за 15 пудов весной и осенью (в распутицу, когда извозом не занимались).
С некоторыми изменениями эти тарифы сохранялись до 1760-х годов. Покупательная способность их была рассмотрена мною выше на примере работных людей. В любом случае, зарплаты последних были ниже зарплат вольнонаемных работников. Использование приписных не исключало набора «свободных» работников, значение которых постепенно возрастало. Вольнонаемные были либо государственными крестьянами (их становилось все меньше и меньше по мере того, как приписка ширилась), либо гулящими людьми.
Зарплата свободных и приписных работников на каждом горном заводе была различной; скорее всего она постепенно росла. Во время строительства Уктусского завода (1718-1720 гт.) приписные крестьяне оплачивались из расчета 6 и 4 коп. (в зависимости от наличия лошади или ее отсутствия); для вольнонаемных крестьян эти цифры составляли соответственно 6 и 5 коп. Если крестьяне не хотели или не могли сами работать; они платили тем, кто их заменял, более высокую плату. Крестьяне говорили, что из-за больших расстояний, отделявших их деревни от завода, они не могли идти на завод. Женщины и мужчины оставались дома и были вынуждены соглашаться с условиями нанятых ими людей.
На Среднем Урале, достаточно заселенном к середине века, плата за подмену была небольшой, по крайней мере, равнялась зарплате вольнонаемных работников. В 1741 г. несколько приписных крестьян Бымовского завода пожаловались, что они получали по 24 коп. за сажень, а если находили себе замену, то платили нанятым по 26 коп. Разница между оплатой труда приписного и вольнонаемного крестьянина была значительной. Если приписному лесорубу платили, как мы видели, 24 или 25 коп. за сажень, то вольнонаемный получал за это до 35 коп. За пережигание кучи дров в 20 саженей приписному платили от 3 руб. 40 коп. до 3 руб. 50 коп., а вольнонаемному — до 9 руб. Что касается крестьян, оплачиваемых поденно, то приписным платили по тарифу 1724 г. (действовавшему до 1769 г.) 4 (6) коп. зимой, 5 (10) коп. летом (соответственно, для пеших и конных работников), а вольнонаемным — по 5 (9) и 7 (10) коп. Как видим, оплата труда при рубке леса или углежжении, требовавших некоторого мастерства, могла в три раза превышать официальный тариф.
К 1750-м гт. положение приписных крестьян ухудшилось. Некоторые работы можно было выполнять, только прибегая к подмене себя. Так, приписные крестьяне Ягошихинского и Мотовилихинского заводов должны были перевозить медную руду с Ягошихинского на Висимский завод по Каме, но поскольку у них не было своих барж, им приходилось арендовать их по весьма высокой цене. К официальному тарифу в 5 руб. 73,5 коп. за 1000 пудов руды им приходилось добавлять еще 5 руб. 37 коп. из своего кармана.
На Южном Урале крестьяне нанимали башкир. Малочисленность здешнего русского населения расширила институт приписки далеко на восток. Самые дальние деревни беглых полностью зависели от башкир, поэтому крестьяне были вынуждены принимать кабальные условия последних. Приписные работники Авзяно-Петровского завода получали 25 коп. за заготовку 1 куб. сажени леса, а если нанимали для этого башкир, то платили им по 70-80 коп. с сажени; за «кучковую» работу (кладка дров в 20 саженную кучу, одернение, жжение угля и его разломку) они получали б руб., а в случае замены платили 15-18 руб. с кучи; наконец, за добычу 1 ящика руды они получали 35 коп., а если нанимали замену, то платили ему 60- 70 коп. Все это стало одной из причин восстания авзянских крестьян в 1754 г.
Приписки боялись все
То, что крестьяне соглашались дорого платить, лишь бы не работать на заводе, ярко свидетельствует об их отвращении к промышленности. Земледелие было им ближе к сердцу, поскольку денег на заводе платили мало и нерегулярно, а заводская работа отнимала много времени. Кроме того, здешнее крестьянство в целом не испытывало дефицита земли. Несмотря на сходство природных условии в России, условия жизни русских крестьян в разных частях страны сильно различались. В конечном счете, они зависели от численности населения в той или иной местности. Если в Центральной России с середины XVIII в. земли не хватало, что привело к миграции людей на Урал, то численность населения, осевшего у границ Азии, была настолько низкой, что переселенцы чувствовали себя здесь неспокойно. Кроме того, на Южном Урале проходил рубеж между степью и лесом; в то время как на Среднем Урале возможности для ведения земледелия были весьма скромными, и, следовательно, доходы сельских жителей невелики, в черноземной лесостепи государственным крестьянам жилось вполне сносно.
Однако, несмотря на плодородие башкирских земель, крестьяне боялись селиться в «дикой» Башкирии, предпочитая все же окрестности Казани. Казанская провинция в то время была «перенаселена»: по третьей ревизии (1762 г.) в ней насчитывалось 325000 душ, то есть в 2,5 раза больше, чем в равной ей по площади Пермской провинции. Путешественники (например, Н. П. Рычков) встречали здесь множество людей, готовых работать за гроши.
Таким образом, перенаселенность ряда районов страны могла свести на нет выгоду от благодатных природных условии. Именно в Казанской провинции, за 400-500 верст от Южного Урала, набирали приписных крестьян некоторые заводчики. Но стремились ли крестьяне покидать свою родину? Отнюдь нет, ведь от перенаселенности страдали немногие, а приписки боялись все. И приписному крестьянину приходилось выбирать: либо на несколько месяцев уйти из своей деревни на завод, либо, заплатив большой откуп, остаться дома.
Крестьяне получали доход не только от обработки земли, но и от мелкой торговли. О крестьянской нелегальной торговле известно достаточно хорошо. Купечество постоянно боролось с ней, но на Урале, где купцов было мало, торговля приносила крестьянам хороший доход. Промышленный рост, связи с постепенно заселяемой Сибирью й Средней Азией расширили рынок мелкой торговли, были выгодны для большинства крестьян.
Хотя о ценах на продовольствие известно мало, они в середине XVIII в., вероятно, медленно росли. Конечно, крестьяне не могли продавать много выращенных ими продуктов земледелия, но если урожай был неплохим, им удавалось чуть-чуть разбогатеть.
Приписка, которую крестьяне всегда ненавидели, к 1750-м гг. приобрела большой размах. Поэтому приписные, особенно жители Черноземья, были согласны заплатить много, но откупиться от заводских работ.
Крестьяне боролись с припиской весь XVIII в. Уже при Петре Великом она показала свою неэффективность. В представлении иностранца Блиэра в Сенат (1712 г.) сообщается:
«Сие (горное) дело до того времени по большей части исправлялось крестьянами, которым не токмо достойной платы не учинено, но часто еще наряжаемо было по 100 человек на такую работу, которую 20 или 30 человеками сработать было можно, а сие и бывает причиною, что крестьяне, оставляя свои домы, другие же будучи посильнее, приходили в непослушание. …А дабы сие препятствие предварить, за лучший способ почитаю, чтобы во всякой губернии столько молодых людей выбрать из мужиков или из рекруг, сколько их по рассмотрению управителя потребно будет, и сим определяя известное жалование оставить их навсегда при заводской работе».
Правительство старалось прикрепить работников к предприятию, но до начала XIX в. к приписным крестьянам не применялись меры, на которых настаивал Блиэр, хотя институт приписки, Несмотря на видимое благополучие, находился в упадке.
На затронутых кризисом казенных заводах работало множество приписных крестьян, а на динамично развивавшихся партикулярных предприятиях их было немного. Причиной этого было то, что социальная структура уральского населения под влиянием промышленности значительно изменилась. Для заводовладельцев приписка больше не была единственным способом обеспечения вспомогательных работ. Кроме хорошо оплачиваемой и высокопроизводительной вольнонаемной рабочей силы у них теперь имелось много крепостных. В 1750-е гг. государственные крестьяне перестали доминировать среди других категорий населения Урала. Разрешение купцам покупать деревни (его отменили в 1762 г.) и, следовательно, переводить на Урал крепостных, раздача казенных земель дворянам, которые заселяли их, особенно на Южном Урале, своими крепостными, позволили шире привлекать на завод наиболее бесправные категории населения. Получение дворянства разбогатевшими купцами (такими, как Демидов) и переход к середине XVIII в. большинства казенных заводов в частные руки также способствовали этому. Наконец, указы, прикрепившие людей к заводам, не только решили проблему квалифицированных рабочих кадров, но и сделали вспомогательными работниками множество заводских крепостных (в частности, посессионных крестьян).
Положение приписных на партикулярных заводах было гораздо тяжелее, хотя и отдача от них была больше, чем на казенных. И крестьяне чувствовали эту разницу! Восстания 1750-1760-х гг. зачастую начинались с отказа работать на партикулярного заводчика, только-только купившего казенное предприятие.
В то время как партикулярные заводчики относились к приписным крестьянам почти как к крепостным, их казенные собратья, не испытывавшие дефицита работников, были менее требовательными к своим кадрам. Частные предприятия рационально использовали людские ресурсы, благодаря чему добивались высокой производительности, а казенные, с их меньшей степенью эксплуатации людей, в этом проигрывали.
В силу ряда обстоятельств, и, несмотря на то, что предложения Блиэра остались без внимания, в течение века численность удаленных от завода приписных крестьян постепенно сокращалась, и все больше и больше становилось тех, кто проживал рядом с предприятием. Больше полугода занятые на вспомогательных работах, они постепенно становились заводчанами; те, кто не имел своей земли, в свободное от работы время нанимались убирать хлеб или косить сено. Этим в основном занимались одинокие мужчины. Все это привело к тому, что с 1750-х гг. в заводском поселке проживали не только работные люди, но и вспомогательные работники. Однако, несмотря на это, большинство приписных крестьян (если не находили себе замены) продолжали ходить из своей деревни на далекий завод. Чаще всего это было распространено, в силу вышеуказанных причин, на партикулярных заводах. Но люди всегда сохраняли связь с землей. Вспомогательный работник, даже живя на заводе или вблизи него, оставался крестьянином.
В целом же, по мере роста уральского населения, приписка постепенно становилась анахронизмом. Введенная в начале века, она обеспечила завод вспомогательными работниками. Но почему же она просуществовала так долго? Поскольку эффективность труда приписных крестьян была низкой, им платили меньше, чем вольнонаемным.
Приписка не приносила казне ожидаемой выгоды. Но заводовладельцам, все чаще прибегавшим к труду крепостных, она давала вспомогательных работников. К приписке обращались и при строительстве новых предприятий в безлюдных северных районах и особенно на юге Урала. Наконец, установленный государством размер зарплаты приписных влиял на оплату их труда на заводе и за его пределами. Таким образом, институт, первоначально имевший характер общественных работ, теперь превратился в феодальную обязанность, которую государство сохраняло в целях развития партикулярной металлургии.
