Содержание статьи
«Наказ» В. Геннина для заводов Екатеринбурга
Организация работы на горном заводе напоминала военную службу. В первой четверти XVIII в. солдаты вместе с приписными крестьянами участвовали в строительстве промышленных предприятии. Военная дисциплина была необходима для обеспечения непрерывной работы, а, кроме того, нужно было присматривать за крепостными, среди которых было немало каторжников; и те, и другие имели тесные связи с крайне ненадежной массой приписных крестьян, жив- ших вокруг завода. Угроза со стороны башкир также требовала суровой дисциплины и милитаризации завода.
О начале рабочей смены на заводе оповещали удары колокола. Распорядок рабочего дня устанавливался администрацией, но государство пыталось его нормировать. 5 апреля 1722 г. вышел сенатский «Регламент об управлении Адмиралтейства и верфи», который позже был распространен на Урал. Согласно нему, рабочий день начинался за час до восхода солнца и заканчивался спустя час после заката в зимний период (с 10 сентября по 10 марта); в летний сезон (с 10 марта по 10 сентября) работа начиналась в 4 ч 30 мин утра и заканчивалась в 19 ч вечера, а в июне-июле рабочий день длился до 20 ч. Обеденный перерыв был с 11 до 12 ч зимой, с 11 до 12 ч 30 мин в марте-мае, с 11 до 13 ч. 30 мин в июне-июле, и с 11 до 13 ч. в августе. Геннин внедрил эти нормативы на казенных заводах, а затем их стали применять и партикулярные предприятия. Теперь продолжительность работы составляла 10 ч зимой и 13 ч летом, в среднем — 11 ч 30 мин.
Продолжительность рабочего дня на уральских горных заводах в 1735 г.
«Наказ» В. Геннина для заводов Екатеринбурга, являвшийся образцом для всех уральских заводов, определял продолжительность рабочего дня по восходу и заходу солнца, 10 часов на 10 дней. В сентябре — марте рабочий день начинался за час др восхода и заканчивался через час после захода солнца.
В связи с этим возникает вопрос, на который трудно дать точный ответ: был ли производственный цикл металлургических заводов непрерывным? Домны останавливать было нельзя, поэтому люди работали на них в две смены. По другим цехам нет надежных сведений. Однако все источники упоминают о системе двухсменных команд, введенной Берг-коллегией 25 февраля 1725 г., которая установила время работы с 4 ч утра до 16 ч, и перерыв с 11 до 13 ч; таким образом, рабочий день составлял 11 часов для каждой команды. Конечно, вряд ли эти нормативы применялись везде. Основным препятствием для их внедрения являлась дороговизна освещения цехов свечами. Поэтому ночные работы старались вести летом. Именно таким образом в Екатеринбурге в мае-сентябре изготавливали молотовое железо, которое затем отправлялось в проволочный цех.
Металлургическое производство носило сезонный характер. Во времена Геннина завод редко работал круглый год. В морозные зимы и в летнюю засуху он мог остановиться из-за отсутствия воды. Были случаи перебоев с поставками руды и угля, поэтому их запасы заранее создавали на складах. Массовое бегство крестьян в 1726-1727 гг. не сказалось на работе казенных заводов, но вот природу победить не удалось: воды не хватало и ее выпускали лишь для обеспечения сплава перегруженных барж.
Чаще всего цеха работали циклично. Рабочие, если того требовало дело, переходили из цеха в цех (например, в Екатеринбурге — из молотовой на кузнечную фабрику, оттуда — в гвоздильный цех и обратно). Конечно, при этом им требовалось какое-то время, чтобы овладеть новой специальностью; поэтому если цех закрывался, вольнонаемные работники предпочитали уходить на другой завод и заниматься там своей профессией, а не менять ее на своем предприятии. Люди редко переходили из одного цеха в другой, в основном лишь тогда, когда новая работа походила на прежнюю (например, выпуск листового железа и изготовление жести).
Рабочих дней в году было не так уж много, всего лишь 200. Остальное время составляли выходные, праздники, ремонтные работы и сенокос. К 46 выходным, не совпадавшим с праздниками, добавлялся 61 праздничный день. Только на Пост и Пасху отдыхали 21, в Рождество — 14, на день рождения государя (государские ангелы) — 10 дней; православные праздники составляли всего лишь 9 дней. Ежегодно выделялось 20 дней на сенокос. Так что почти 1/3 года выпадала, а часть из 248 рабочих дней уходила на ремонт оборудования. Почему Геннин писал о 200 рабочих днях — неясно. Вероятно, он учитывал прогулы, с которыми всегда, но безуспешно боролись: на следующий день после праздника люди не могли выйти на работу. Геннин осуждал лень и пьянство, однако, он не учитывал того, что в России принято работать неравномерно, урывками. Он попытался отменить слишком многочисленные, на его взгляд, неофициальные праздники (более 30 в году) и предпринял суровые, но так и не давшие никакого эффекта антиалкогольные меры.
Зарплата полагалась рабочим один раз в год, но труд большинства из них оплачивался поденно или сдельно. С другой стороны, «Регламент об управлении Адмиралтейства и верфи» предусматривал в случае остановки завода (в частности, в холодное время года: 10 ноября — 10 января) предоставление рабочим отпусков без содержания. Это широко практиковалось на Урале, хотя Татищев пытался (правда, безуспешно) заставить заводовладельцев оплачивать людям время вынужденного простоя производства. Неоплачиваемый отпуск предоставлялся и на время сенокоса (10 дней в году), но в эти месяцы завод работал на полную мощь и по этому домой отпускали лишь часть его работников.
За прогулы людей наказывали штрафами и поркой. На заводе трудились люди, веками привыкшие все делать не спеша, с долгими и частыми перерывами. Они тяжело привыкали к специфике промышленных работ, однако заводские власти не церемонились с ними. Геннин тщательно разработал — не делая исключений даже для мастеровых — целую систему наказаний за малейший проступок; от штрафа до битья палками, розгами и кнутом. Штрафы оказались более действенными, чем телесные наказания. Система оплаты труда, учитывавшая качество выполненной работы, в целом была невыгодна для большинства рабочих: строгое применение инструкций Геннина увеличивало вычеты из зарплаты.
Мастерство уральских ремесленников стоит выше всяких похвал. Они довольно быстро научились работать на заводах. Большинство же рабочих — вчерашних крестьян — были недисциплинированны и сохраняли крестьянские привычки. Поэтому суровое обращение с ними приказчиков и заводчиков было не просто приметой времени: в первой половине XVIII в. только с помощью кулака и кнута можно было заставить людей хорошо работать.
Накопившаяся у рабочих агрессия, вызванная многочисленными наказаниями, проявилась в ходе волнений 1750-х гг. Конечно, Геннин рекомендовал приказчикам мягко обращаться с рабочими, но, как отмечалось выше, это было вызвано дефицитом квалифицированных кадров. К середине века, когда людей стало больше, об этих советах забыли, помня лишь о дисциплине и наказаниях.
На всех крупных горных заводах имелась тюрьма. Конечно, это в какой-то степени было связано с тем, что завод являлся и административным центром. Но в уральские тюрьмы, некоторые из которых (например, Невьянская башня) пользовались дурной славой, сажали не только пьяниц и хулиганов, но и лентяев и бракоделов. Рабочие были связаны круговой порукой — они отвечали за каторжников, занятых вспомогательными работами, и сурово наказывались, если помогали им бежать.
Заводские работы не обходились без травм, и если несчастный случай на время делал человека нетрудоспособным, об этом сразу узнавало начальство. Но в то время и в России, и в мире медицинское обслуживание практически отсутствовало. Тем не менее «Регламент об управлении Адмиралтейства и верфи» предписывал иметь в каждом порту госпиталь на 200 больных с лекарем и 2 фельдшерами. «Регламент» не касался горных заводов, но так как Сестрорецкий завод (на Балтике) подчинялся Адмиралтейству, к этому предприятию был прикреплен лекарь. Затем настала очередь Урала. В одном из своих донесений 1725 г. Геннин настоятельно просил, чтобы ему
«…для отправления… дел и для лечения будущих при мне нужнейших мастеровых людей, которые заскорбят, дать лекаря с лекарством, ибо ежели оные в скорбях без лекаря внезапно умрут, то будет великая во всех делах остановка».
Эта жалоба была удовлетворена и в Екатеринбурге возник госпиталь. Позже фельдшеры появились и на других крупнейших заводах. Но обслуживание в госпиталях было плохим. Гмелин хвалит Екатеринбург за организацию лечения заводчан, но вот по поводу Лузанского завода, правда, весьма удаленного от Урала (он стоял на Енисее), замечает: «В тамошнем госпитале есть лекарь, но чтобы он не принес вреда, ему не выдают никаких лекарств».
Что касается инвалидов, то о них никак не заботились вплоть до конца XVIII в. Горный устав Татищева предписывал создание приюта для стариков и калек, которых не могли содержать их семьи. Но этот устав не был принят. Заводы использовали на легких работах (например, на разборе руды) труд стариков и инвалидов; полные калеки были на содержании у своих семей, или жили милостыней. В этом Урал ничем не отличался от остальной России.
Заводская работа требовала строгого соблюдения дисциплины. Уровень жизни рабочих зависел от их зарплаты и доходов с участка земли (как при ее обработке, так и при сдаче в аренду).
Зарплату рабочим платили деньгами, гораздо реже — натурой (для этого иногда заводская администрация открывала лавки). О ее размерах и форме выплаты точных сведений нет. Геннин подробно сообщает о зарплатах работников казенных заводов в 1734 г., которые соответствовали нормам, ранее установленным Сибирским обербергамтом. Однако рабочие волнения охватили и казенные предприятия.
О ситуации на партикулярных заводах, на которых в 1755 г. было занято большинство рабочих, известно мало. Ведь даже на «посессионных» предприятиях, где государство пыталось строго следить за оплатой и условиями труда, их владельцы не всегда соблюдали официально утвержденные тарифы. Так что об истинных размерах жалованья на частных заводах можно лишь догадываться.
На большинстве заводов зарплата выплачивалась ежедневно или раз в год: так было в 28 из 34 цехов (4/5) Екатеринбургского завода. Из 28 цехов в 5 (кузница мелкого дела, проволочная, стальная, шпикарная, лудильная) использовались одновременно поденная, годовая и сдельная системы оплаты труда. В остальных шести цехах (например, в молотовой, в плющильной и жестяной) рабочим платили сдельно, и размер зарплаты зависел от качества продукции.
Таблица. Годовой оклад категорий работников, в рублях
Приведенные в таблице цифры не дают представления о реальном положении дел. Прежде всего, здесь не учтены члены Сибирского обербергамта, его презус (зарплата в 1730 г. — 381 руб.), обер- бергмейстер и оберцегентнер (200 руб.), «старшей» лекарь Екатеринбурга (220 руб. — огромное по тем временам жалованье, подчеркивавшее важность этой нелегкой профессии) и даже бергсекретарь (150 руб. — это зарплата бергмейстера).
Более того, 144 руб. являлись максимальной суммой, которую получали «молотчий» лекарь Екатеринбургского завода, горные и доменные десятники, но так платили только иностранцам (русские десятники получали 40 руб.). Зарплата большинства высших горных чинов составляла 100-120 руб. 120 руб. получали маркшейдер (землемер), старший «механикус», гитенфервальтер (управитель завода), 100 руб. зарабатывал берггешворен.
60 руб. в год полагалось главному мастеру-плавильщику домны и якорной фабрики (должность существовала лишь на крупных горных заводах). Лишь мастеровой-каменщик получал 90 руб. Большинство же зарплат были в пределах 12-36 руб. Но зарплаты в 36 руб. (младший мастер), 24 (подмастерье), 15 (помощник каменщика) были все же редкими. Что касается зарплат, которые превышали 150 руб., то они намного превосходили тогдашний средний уровень жизни.
В Екатеринбурге числилось примерно 180 рабочих, 45 мастеров, 30 подмастерьев, свыше 100 квалифицированных рабочих и учеников; итак, больше половины людей получали зарплату 12-18 руб.
Рассмотрим сдельные зарплаты. В молотовой оценка крицы происходила по ее весу и качеству. Если железо было плохим и ломалось на куски, то за 1 пуд мастер получал 1 коп.; если непригодное железо ломалось при испытаниях на 2 куска — 2 коп.; наконец, за железо хорошего качества ему платили 3 коп. Подмастерье всегда получал по 1,5 коп. за пуд — за работу отвечал только мастер; ученику платили 3/4 коп. за 1 пуд.
Согласно Геннину, команда из трех чел. (мастер, подмастерье и ученик) молотовой фабрики Екатеринбурга производила 60 пудов железа за 6 дней. Мастер получал, таким образом, в зависимости от качества металла, 60-180 коп. еженедельно, подмастерье — 90 коп., ученик — 45 коп.
У заводских чиновников были достаточно высокие оклады. В Сибирском обербергамте главы семи повытий (канцеляристы) получали 70, их секретари (подканцеляристы) — 35, копиисты — 18 руб. Две последние цифры — это зарплата служащих во всех приписных конторах казенных уральских заводов.
В 1734 г. в Екатеринбурге, являвшемся центром небольшого, давно освоенного и плодородного района, «где хлеб родитца довольной,., и без навоза», 1 пуд ржи продавали по 4-5 коп., ячменя — по 4 коп., овса — по 3 коп., пшеничной муки — по 10 коп., то есть соответственно 25- 30, 25, 18 и 62 коп. за центнер. 1 пуд мяса стоил 20-30 коп. (1- 1,87 руб. за 1 центнер).
В источниках можно обнаружить упоминания о цене топоров или лопат. Первые стоили на фабрике 50-70 коп., вторые, в зависимости от формы и размеров, — 20-30 коп., что примерно соответствовало 2 и 1 неделям работы квалифицированного рабочего.
Заводская администрация пыталась предоставлять или продавать своим рабочим продукцию по минимальной цене. Устав Татищева (1735 г.) дает на этот счет точные инструкции:
«Нужно при заводах смотреть, чтобы харчь и одежда и к тому принадлежащие потребности для рабочих людей были с довольством и продаваны были добрые настоящей ценой, правдивыми мерами и весом, а особливо при новостроющихся заводах, где в так пустые места люди из других мест к поселению перевозятся, чтобы продажей потребного харча и одежд мастера и работники отягчены не были. Каждый завод, вновь строющийся, ежели от другого торгового места не ближе пяти верст, на оном от начатия строения давать волю от 5 до 7 лет всякие для работников нужные харчи и одежды продавать беспошлинно; при заводах же, где торгующие довольства таких припасов заготовить на все лето не могут, а привоз летом есть неспособный, там закупать управителем в удобные времена. Нашими (то есть казенными) деньгами и в нужде мастерам и работникам продавать по покупной же цене, с приложением токмо на расходы по десяти, а не боле двадцати на сто, как то до днесь чинено было».
Но чем ниже стояли рабочие на ступенях социальной лестницы, тем меньше у них была зарплата. По инструкции Геннина полагалось «за работы платить поденшиком по прошествии каждого месяца, а окладным по прошествии трети [года]». И хотя Геннин требовал, «чтоб никто обиды, и в зарплате волокиты, не терпел», на практике она выплачивалась с перебоями, в том числе и руководству: вспомним письма Геннина по этому поводу. Вспомогательные работники также постоянно жаловались на это. Для выяснения уровня жизни рабочих на казенных заводах (а также их собратьев на частных предприятиях) и, следовательно, степени их недовольства своим положением, надо иметь в виду, что в то время зарплата выплачивалась нерегулярно и часто менялась. Люди были недовольны не столько се низким уровнем, сколько нерегулярной выплатой.
О женском труде на частных заводах известно мало; дети работали на рудниках. Но даже если рабочий не имел клочка земли и жил в заводском бараке, он все равно оставался крестьянином. Уровень его жизни определялся доходами от земли и размером зарплаты.
Не все рабочие имели землю; некоторые, особенно на крупных предприятиях Среднего Урала, жили в избах для беглых. В период остановки производства или на время сельскохозяйственных работ они нанимались в окрестные села: перевозка грузов зимой и сенокос летом приносили им небольшую прибыль.
Мастеровые и работные люди жили рядом с заводом в своих избах и владели землей; в лесах они пасли скот. Положение заводских помещичьих крепостных было схоже с горнозаводскими крепостными: и те, и другие получали зарплату на заводе и возделывали свое поле.
В положении рабочих имелись локальные различия. Севернее, где климат был более суровым, а земля не столь плодородна, они жили плохо. Паллас отмечал, что на заводах, построенных рядом с Сосьвой к 1760 г., и на соседних рудниках население вымирает от цинги, отсутствия овощей и свежего мяса. В лучше заселенном центре края (особенно на черноземном Южном Урале), имевшем хорошее снабжение продуктами и обширные, очищенные от леса участки земли, рабочий имел лучшую участь. Похвалив в 1735 г. «удобное расположение» Екатеринбургского завода, Гмелин добавлял:
«Там совсем нет пьяниц; вино разрешено продавать лишь по воскресеньям и то в малом количестве; за этим строго следят, правда не всегда успешно. Люди всем довольны; зарплату им платят вовремя, цены здесь низкие, а всех хворых лечат в госпитале».
Но Екатеринбургский завод был исключением из правил и нужно очень осторожно относится к описаниям посетивших его путешественников. Тем не менее, вполне возможно, что материальное положение заводчан было довольно сносным, поскольку они занимались еще и земледелием, охотой, пчеловодством и рыболовством. Н. П. Рычков, описывая в 1760-е гг. Троицкий завод Осокина, замечал, что у здешних крепостных хорошая зарплата, кроме того, они держат домашний скот и пчел, и покупают готовый хлеб. Паллас, в свою очередь, отмечал, что рабочие Симского завода, подобно староверам Невьянска и Нижнего Тагила [583], «живут не убого».
Однако эти замечания необъективны. Свидетельствам путешественников, особенно их голословным утверждениям, что зарплата выплачивалась вовремя, нельзя доверять. Относительное благополучие населения, предстающее со страниц этих сочинений, объясняется не только успехами промышленности, но и доходами людей от охоты, собирательства, рыболовства и земледелия.
Сложная система зарплат и льгот порождала разнообразие конкретных ситуаций. Кроме того, среди рабочих горных заводов наблюдалось социальное расслоение, вызванное не только влиянием промышленности. Возьмем, например, крепостную «интеллигенцию», из которой происходили приказчики частных заводов. К крепостным приказчикам-интеллигентам, обладавшим практически абсолютной властью над подчиненными, принадлежал Григорий Махотин, составивший ценнейший список заводов Прокофия Демидова. Люди типа Махотина заслуживают внимания исследователя не меньше, чем знаменитые крепостные художники, музыканты, актеры. Крепостные приказчики часто были выходцами из раскольников, «поскольку они меньше предавались пьянству и строго следили за православными».
Повышение социального статуса человека никак не сопровождалось, как можно было бы предполагать, его быстрым обогащением. К 1780 г., когда зарплата сильно возросла (как, впрочем, и цены), приказчикам платили 40-100 руб. в год. В этом опять проявилось отличие металлургии от текстильной промышленности: приказчик был наемным работником и не являлся хозяином предприятия. Можно сделать вывод, что металлургия не освобождала, а наоборот, закабаляла человека. Почти повальное распространение на заводах крепостничества с одной стороны, и разница в уровне жизни и социальных функциях рабочих — с другой, составляли одно из тех противоречий, которые разрешатся лишь в 1861 г. Незначительное число оброчных крестьян к середине XVIII в. свидетельствовало о медленном социальном развитии.
Рабочие Урала представляли собой группы людей с разным достатком. В целом сносные условия существования, обусловленные доходами от земледелия и промышленности, находились в противоречии с подневольным характером заводского труда.
Имеющиеся источники не позволяют определить динамику зарплаты. Сведения Геннина и реестры зарплат Камских и Гороблагодатских заводов в 1766 г. (казенные предприятия) разделяют 30 лет. Однако казенная промышленность с ее твердыми государственными зарплатами, мало изменившимися за это время, несомненно повлияла на относительную стабилизацию жалованья рабочих партикулярных заводов. Следует отметить, что реестры 1766 г. (возникшие после первых социальных волнений) свидетельствуют о ряде изменений в тарифах 1730-х г.
Нельзя забывать о том, что в 1750-е гг. рабочие волнения и острая нужда в специалистах, вызванная стремительным промышленным развитием, вынудили увеличить зарплаты. Поэтому для анализа их динамики за 30 лет данные 1766 г. с известными оговорками можно принять за основу.
Цифры 1766 г. показывают, что работные люди (набор которых облегчился по причине возросшей плотности населения Урала) зарабатывали мало, почти как ученики. И те и другие составляли, как мы уже знаем, большую (разумеется, относительно) часть вольнонаемных рабочих. Надо также отметить, что высокие зарплаты, выплачиваемые иностранцам, практически исчезли после отъезда их на родину или ассимиляции на Урале. Основываясь на этих отрывочных данных, считается, что разнобой в оплате труда постепенно исчезал, к середине века почти полностью уйдя в прошлое.
Вряд ли тогда зарплаты снижались, как полагают С. Г. Струмилин и Н. Н. Рубцов; скорее всего в середине века зарплата несколько уменьшилась, а у наиболее квалифицированных рабочих она накануне 1766 г. резко выросла.
Теперь обратимся к ценам. Здесь мне также придется оперировать приблизительными расчетами. Изменения курса рубля, неоднократно исследовавшие специалистами, стали следствием изменения цен. Исходя из данных И. И. Кауфманна, использованных С. Г. Струмилиным, можно сделать вывод, что рубль, сильно обесценившись в первой половине царствования Петра Великого, в дальнейшем сохранял относительную стабильность вплоть до 1763 г. В целом же, в первой четверти XVIII — конце XIX в. его курс медленно и неуклонно падал. Теперь выясним колебания покупательной способности рубля. В. О. Ключевский пришел к следующим выводам.
Низкая стоимость хлеба в начале царствования Петра Великого, резко возросла к концу его жизни; с одной стороны, это было вызвано обесцениванием рубля (последствия чего проявились гораздо позже), а с другой — потребностями заводов, мануфактур и общественно полезных работ в рабочей силе.
Для периода 1730-1750 гг. В. О. Ключевский опирался на крайне фрагментарные сведения провинциальных и уездных канцелярий или городовых ратуш, достаточно полные лишь для 1737 г. В целом цены 1740-х гг., близкие к показателям 1737 г., увеличились по сравнению с предыдущим периодом. Можно отметить, что после достаточно долгого периода стабильных цен в первой половине столетия, в 1750-1770 гг. произошло их повышение, усилившееся при Екатерине II.
Но это было в России. А как обстояло дело на Урале? Прежде всего, стоимость хлеба, поставляемого пермскими властями, которую условно можно распространить на весь уральский регион, была в целом ниже, чем в других местах. Кроме того, она не везде была одинаковой. Например, завоз хлеба на северные заводы был нерегулярным и поэтому там он стоил выше, а там, где сельское хозяйство удовлетворяло потребности предприятий в продуктах, цены на хлеб более или менее оставались стабильными.
Наконец, большинство рабочих имели свое хозяйство и поэтому почти не покупали продукты. Кроме того, людей выручали охота и пчеловодство. И если хлеб выращивался исключительно для нужд семьи, то мед, воск и пушнина в основном шли на продажу, принося ощутимую прибыль.
Однако к 1750-м гг. число работных людей, чье существование почти полностью зависело от завода, увеличилось. Развитие промышленности и рост численности рабочих привели к дефициту земли. Таким образом, рыночные цены на продукты питания приобрели для рабочих большое значение.
