Содержание статьи
О разорении Кунгура во время башкирского восстания 1662—1664 гг.
В 1662—1663 гг. уфимские башкирцы и кунгурские татары, сообщаясь вместе, учинили бунт, и как город Кунгур и другие селения стояли в смежности с уфимскими башкирцами и между кунгурскими татарами, то великое множество башкирцев и татар приступили к городу и, одолев оный, — на посаде его еще прежде оного разоряли церкви Божия, села и
деревни пожгли без остатка и многих людей побили до смерти и в полон жен и детей взяли».
Кунгурская летопись Пиликиных. XVII в.
О природе и поселениях Урала в конце XVII века
1 июня мы благополучно прибыли в Уткинский острог. Это пограничное укрепление построено против башкирских и уфимских татар…
…Выехав 10 июня из Утки на телегах и лошадях, проехали мы мимо слободы Аятской и пересекли огибающую ее реку Нейву. Далее мы последовали вдоль реки Реж до слободы Арамашевой и оттуда до Невьянского острога на вышеупомянутой реке Нейве. Это путешествие сухим путем до Невьянска доставило мне величайшее наслаждение, так как по пути встречались прекраснейшие луга, леса, реки, озера и самые плодородные и прекрасно обработанные поля, какие только можно себе представить, все хорошо заселенные русскими; здесь можно было достать всякие припасы по сходной цене.
От Невьянска я вновь отправился вниз по реке. Водный путь до Туры шел повсюду между берегами с густозаселенными русскими деревнями и слободками и с хорошо обработанными полями. 21 июня мы добрались до реки Туры, притока текущей с запада реки Тобол. 25-го числа того же месяца прибыли мы в город Тюмень…
…16 мая пошли мы вверх по небольшой и узкой реке Чусовой, держась левой ее стороны… Здесь нами вновь овладело беспокойство, поскольку упомянутая река в определенное время выходит из берегов, а мы как раз были на ней в это время, и разлилась она так, что затопила все берега. Наши суда много раз задевали верхушки деревьев: глубина реки внушала нам большой страх, так как в случае быстрого спада воды мы бы все погибли. Однако же мы избежали этой судьбы и 19-го числа достигли небольшой слободы по имени Нижне-Чусовая, где и сошли на берег.
На следующий день, 20 мая, прибыли мы в город. В обоих городах видели мы много соляных варниц, дающих людям заработок. Начиная отсюда, путешествие было очень приятным, так как мы все время плыли мимо великолепных тенистых лесов и по обоим берегам реки и красивых и привлекательных гор из чистого гипса и алебастра…
…Мы провели на реке Чусовой в общем более трех недель и каждый раз должны были выполнять невообразимо тяжелую работу, чтобы при помощи весел, шестов и канатов идти вверх по течению, ибо река здесь необыкновенно быстрая и извилистая, так что, когда мы бывали в одной излучине, где, как нам казалось, река кончалась, оказывалось, что мы были в самой ее середине, откуда течение сносило нас прямиком в другую излучину. Отсюда нам приходилось выгребать на другую сторону реки, где была большая глубина, но и там мы не могли шестами достать дна, что создавало новые трудности. Грести мимо каменных скал было не столько опасно, сколько невозможно, так как течение несло нас с такой
быстротой от утесов, с такой силой и бешенством, что мы чувствовали себя как будто посреди великого океана. Если же мы гребли на другую сторону, то силой течения нас вновь относило на добрую четверть мили назад, и, таким образом, нам часто приходилось по два-три раза на день подвергаться такого рода опасностям. Нам пришлось на этой реке претерпеть также много мучений из-за комаров, которые целыми тучами окружали судно и немилосердно терзали нас. И как мы от них ни прятались, все было бесполезно, они нас продолжали мучить…
…Между Соликамском и Уткой местность редко населена, так как большая часть этой области состоит из сплошных лесов и пустошей. Мы проехали также мимо множества громаднейших утесов, лежащих по реке Чусовой, которые грозно выглядят даже на большом расстоянии. Так как мы не могли далее двигаться водой, нам пришлось задержаться на девять дней в Утке, прежде чем сюда пришли подводы…
…12 июня прибыли в слободу, лежащую на реке, по имени которой слобода называется Аятская, а 13-го — в другую слободу под названием Арамашево, на реке Реж, которая нам понравилась. Эта область превосходит другие не столько числом жителей, сколько главным образом плодородием почвы и богатыми урожаями, и, если прежде нам едва ли встречалась одна деревня на 60 верст, здесь богатые села, где можно было достать что угодно в избытке, попадались каждую версту…
Это короткое путешествие сухим путем было очень легким и приятным не только потому, что повсюду встречались люди, но и потому, что, к величайшему нашему удивлению, нивы и луга были в таком прекрасном состоянии, что было удовольствием любоваться ими. К этому надо прибавить еще запах различных прекрасных и ароматных растений. Кроме того, там и сям встречались поля, поросшие почти целиком махровым шиповником. Было так красиво, как я вряд ли когда-нибудь в жизни видел…
Идес И., Бранд А. Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695)
Причины «бегства» поморов на Урал
…В самом деле, почему так «легко» сотни и тысячи поморских крестьян снимались со своих насиженных мест и искали лучшей доли в далеких краях? Да, жестокий феодальный гнет, налоговый пресс, бесчинства властей — все это заставляло крестьян пускаться в тысячеверстные странствия. Но были и другие весьма важные обстоятельства,
вынуждавшие крестьян уходить на новые земли Урала и Западной Сибири.
Явственно обозначившееся социальное расслоение поморской деревни в XVII в. привело к серьезному подрыву так называемой «мирской» организации, несколько ослабило влияние общины на хозяйственную жизнь крестьянина. Зажиточной верхушке деревни порой было даже выгодно избавиться от разорившихся односельчан. Подходящим
средством такого избавления, как бы устраивавшим обе стороны, было «бегство». Уходил крестьянин-бедняк на Урал или в Сибирь — с мирских властей снималась ответственность за него.
С точки зрения уплаты тягла «маломочный» крестьянин или бобыль котировался весьма невысоко, его потеря была не столь ощутимой для «мира». Более ревниво наблюдал крестьянский «мир» за теми, кто обладал достаточно устойчивой тяглоспособностью. Органы крестьянского самоуправления стремились добиться такого положения, когда вместо ушедшего оставался кто-либо из родственников и продолжал нести установленные повинности. Во время проведения переписей податного населения на Урале и в Западной Сибири не раз возникал вопрос о судьбе оставленного на прежнем месте обитания тягла. Некоторые опрошенные прямо заявляли, что ушли, «покиня тягло». Однако чаще были ответы о передаче тягла другим лицам, включая людей со стороны. При этом распространенным явлением была продажа земельного участка и прочих угодий (а равно двора, если таковой имелся) одновременно со сдачей тягла…
…Если бы крестьянская община Севера была однородна, она не допустила бы «утечки» тяглецов. Поэтому требуется более дифференцированный подход к категории «беглых». Было бы серьезной ошибкой всех пришлых из других мест безоговорочно относить к разряду беглых. Кроме тех крестьян, кто действительно самовольно ушел из общины, существовала (и, повидимому, в численном отношении немалая) группа легально отпущенных «мирскими» властями людей. Что дело обстояло именно так, нас убеждает наличие в приказном делопроизводстве особых документов — отпускных писем, а также подорожных или проезжих памятей, которые выдавались на руки крестьянам, покидавшим родные места.
…В нашем распоряжении более 50 документов такого рода, относящихся к 1677 и 1678 гг. Они были отобраны у владельцев в верхотурской приказной избе. Все отпускные и проезжие принадлежали людям, поводом для ухода которых служила обычно «хлебная скудость», поиски заработка на стороне. Рассмотрим наиболее типичные акты этой группы.
Пятидесятник Лябельской волости Устюжского уезда Михей Ильин Юрьев в 1678 г. отпустил той же волости крестьянина Федоса Анисимова Лутковых «в Пермь Великую для черной работы головы своея кормить», скрепив подорожную своей печатью. Из Лябельской волости тогда же ушел крестьянин Яков Максимович Чижов «в Пермь Великую для черной
работы и прокормления, головы своея кормить ради хлебные скудости».
14 февраля 1678 г. сотский Пермогорской волости Устюжского уезда Федор Стефанов «с товарищи» «отпустил из своей сотни бобылька Микитку Еремеева сына Лутсовых». Маршрут этого «бобылька» — Соль Вычегодская, Пермь Великая, Соль Камская; цель ухода — «для черной работы головы своея кормити и в миру и скитатца, где мочно голова своя кормить», т. е. география здесь весьма расплывчата, вследствие чего обладатель этой «отпускной памяти» мог перемещаться практически где угодно.
…Наличие того или иного документа, удостоверяющего право на передвижение крестьянина и его семьи, служило мерилом легальности и без особых на то причин не вызывало подозрений у представителей царской администрации. Лишь в экстренных случаях отменялся этот порядок, действовавший даже во время сысков беглых.
А. А. Преображенский. Урал и Западная Сибирь в конце XVI — начале XVIII вв.
